Виктор Сухоруков считает, что ради интересной роли можно пожертвовать самыми блистательными перспективами. Он готов идти за режиссером, как за геологом, в неразведанную тайгу. И не жалеет о том, что не уехал в Голливуд. Об этом народный артист рассказал «Известиям» в связи с только что начавшимися съемками в психологическом триллере Ильшата Рахимбая «Микулай». Фильм о последнем дне последнего жителя вымершей кряшенской деревни был недавно представлен на питчинге Казанского международного фестиваля мусульманского кино.
«Этот фильм может стать грандиозным европейским событием»
— Ваш визит на Казанский фестиваль получился довольно неожиданным. Чем вас привлек проект Ильшата Рахимбая? Ведь понятно, что региональные ленты, да еще с бюджетом всего 20 млн рублей, не то что не принесут денег и славы, но вряд ли вообще попадут в федеральный прокат.
— Мне позвонили аж два года назад, и режиссер предложил роль, хотя съемки еще были под вопросом: ему — о времена, о нравы! — приходилось собирать деньги на фильм. Я прочитал сценарий, и он мне показался грандиозным, очень ярким и кинематографичным, от него пахло искусством: тайной, действом, мистерией. Тут и тема мира, и тема народа. Не только конкретного этноса, хотя речь идет о кряшенах — татарах с православными корнями. Содержательно, сюжетно, с ясной драматургией — актерам там играть не наиграться. И это, заметьте, не оригинальный сценарий. Пьеса Мансура Гилязова «Микулай» с успехом идет по всему Татарстану: ее ставят и в Альметьевском государственном театре, и в Казанском ТЮЗе.
Давно я таких ролей не получал — и вдруг Ильшат Рахимбай с этим призывом: «Пойдем, Виктор Иванович, поработаем». Мало того, вдогонку скажу: на тот момент, когда мы приступали к съемочному процессу, у меня уже было несколько предложений в кино, я был активно задействован в театральной жизни. Пришлось от многого отказаться.
Народный артист России Виктор Сухоруков / Фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем
А что из этого получится? Я уже слышал, что у некоторых людей, имеющих отношение и к власти, и к культуре, и конкретно к кинематографу, есть какие-то сомнения, тревоги, подозрения насчет этого материала. Хочу успокоить. Пугаться не надо. Какая судьба ожидает фильм, никто не может сказать, но это будет настоящее киноискусство, событие в кинематографе России и Татарстана. А может быть — и грандиозное европейское событие, потому что мы рассказываем о людях, которые хотят видеть друг друга, любить, оберегать. Это история об общечеловеческих отношениях, заложенных еще в божественных книгах: рождении, любви, привязанности, дружбе и сохранении друг друга. Счастлив, что я в этом участвую.
И не надо заранее гадать, а будут ли мне от этого фильма дивиденды — или скандал и позор, да еще не дай бог какое-нибудь посрамление. Давайте подождем результата — и я убежден: картина украсит жизни всех нас.
А я как актер ради игры готов на многое. Не буду скрывать: никаких райдеров не предъявлял, условий не ставил. Пошел за режиссером, как за геологом, в тайгу неразведанную. Приехал — и сразу две смены труднейших. Уже и козу подоили, и через реку холодную перебирались...
— Сейчас много говорят о необходимости реанимировать национальное и региональное кино. Оно ведь почти не попадает на большие экраны. Что вы думаете по этому поводу?
— Это разговор о том, нужен ли нам вообще отечественный, национальный, российский кинематограф. Я даже затрагивать эту тему не хочу. Мне странно, когда по этому вопросу собирают семинары, всевозможные дискуссии и конференции. Потому что я не голливудский актер и не европейский. Я — российский актер, который обслуживает наш кинематограф и театральное искусство, и я действительно хочу быть на публике и заслужил право, чтобы мне эту публику организовали.
Мы же с вами понимаем, к чему все эти дискуссии. Деньги-деньги-деньги — вот и всё. А кино у нас есть, и актеры есть, и режиссеры, и технологий возникает всё больше и больше. Но если мы дома у себя поднимаем этот вопрос — ну тогда, ребята, давайте купим гроб.
— Всё действительно упирается в деньги. Кинопрокатчики предпочитают покупать голливудские блокбастеры, которые делают кассу.
— Пригласите мне прокатчика, и мы вместе с вами зададим ему вопрос: почему наш кинематограф любого качества плохо приходит к своему собственному зрителю? У прокатчиков арифмометр шире нашего таланта, они на нем щелк-щелк, крутят-вертят. В голове, в груди, в ключице, в пояснице, в копчике — всё чего-то считают.
Как часто мы слышим: «Сегодня публике надо другое, ей это неинтересно». Да откуда ты знаешь? В моей практике уже было неоднократно, когда даже опытные режиссеры не очень охотно брались за сценарий — а страна вдруг взрывалась, и зрители шли стройными рядами на этот фильм, а потом о нем долго и увлеченно говорили.
«Люби себя всего и всякого»
— Вас приглашали сниматься в бондиане. Почему вы отказались?
— Занят был.
— На что променяли Голливуд?
— Я переехал из Питера в Москву, выпускал грандиозный спектакль, который потом прожил со мной 11 лет в Театре Ермоловой — и сейчас, после меня, продолжает жить у Олега Меньшикова. Это Николай Гоголь, «Игроки», я там две роли одновременно играл.
Как я мог бросить эту историю, когда я только сел в «Красную стрелу», поругавшись с руководством театра в Петербурге, уехал в Москву в никуда — и вдруг мне предлагают сотрудничество! А я после этого пойду в Голливуд? Да плевать мне на вашего Бонда. Тем более что, отказавшись от него, я сыграл «Бедного, бедного Павла».
Виктор Сухоруков во время съемок фильма «Жмурки» / Фото: Global Look Press/Roman Yarovitsyn
— Как происходила вся эта история с Бондом?
— В бондиану меня пригласил Ли Тамахори (режиссер фильма «Умри, но не сейчас». — «Известия»). Я говорю: «Ну присылайте сценарий». — «Сценарий будет писаться по мере знакомства с вами». Я говорю: «Тогда вашему Пирсу Броснану делать нечего будет». Он засмеялся, этот Ли Тамахори, и сказал: «А может, мы этого и добиваемся». Но они ведь тоже недисциплинированные, и это как раз стало одной из причин моего отказа. Я должен был сниматься с 10 марта по 9 мая и поселиться где-то в окрестностях Лондона. И вдруг звонят: «Ой, в связи с террористической обстановкой надо приехать 23 февраля». Я говорю: «Милые мои, вы что там думаете себе? Мы, что ли, папуасы — под пальмой лежим, и банан нам в рот падает? Мы здесь тоже работаем. До свидания». И по-английски можно сказать: Good bye!
— Тем более что вы уже говорили по-английски в своих фильмах.
— Нам не привыкать.
— Какие свои роли вы считаете знаковыми, ключевыми?
— Я везде прекрасен. Другое дело, что есть роли, которые актера расшифровывают, раздвигают его палитру, раскрывают дарование.
— И всё же? «Остров», «Бедный, бедный Павел», «Брат» и «Брат-2», может, даже «Жмурки»?
— Конечно, Павел Первый. Это моя радость, моя любовь, мое торжество, мое счастье. Фильм мне очень многое дал, и не только от людей я хорошее получил, но и внутри себя стал таким богатым и счастливым, что и не передать. Уже прошло — сколько? 18 лет. Я смотрю «Павла» — а я смотрю свои фильмы, — любуюсь собой и думаю: «Неужели это сыграл я? Не мог. Кто-то, видимо, все-таки меня вел».
Я считаю, что все фильмы хороши, если идешь, не наступая на горло собственной песне. Как только актер говорит: «Я плохо здесь сыграл, потому что картина была неудачной» — значит, он признается себе и публике в том, что он бездарь. Люби себя всего и всякого, и эта любовь передастся другим.
— Кого бы вы хотели сыграть сегодня?
— Я бы сыграл любого подонка на этой планете, самую последнюю и отвратительную тварь. И самого Господа Бога. Да потому что это игра, это моя сущность, моя профессия. Это моя, черт возьми, дорога. И когда артисты говорят: «Ой, я, пожалуй, не хочу это играть, я этой роли боюсь» — это непрофессионализм. Да хоть беса сыграй — это ведь не существование, не вторжение, а игра. Есть же в картах червонная дама, а есть и пиковая. Что ж теперь, червонной играть, а пиковой — нет, потому что она «зло, зло, зло»? Для актера не должно быть мистических и религиозных ограничений. Играйте всё, на что способны.
«Любой театр хорош — лишь бы я был интересен режиссеру»
— Вы летом ушли из Театра Моссовета, прослужив там 12 лет. Почему? Устали от театральной рутины?
— Разве театр может быть рутиной? Да там нет ни одного дня, похожего на другой. Интриги есть, борьба: где-то — тихая, где-то — шумная, где-то — злая. Есть какие-то непонимания, конфликты. Но скуки нет. Рутина — это затишье, зацветшая стоячая вода. Нет, театр в любом виде не может быть рутинным. Он может быть интересным или неинтересным — неважно, современный он или классический. Пусть расцветают все цветы, лишь бы они не источали яда.
— Про классический всё чаще говорят: «нафталин».
— Театр не может быть нафталином по своей природе. Если маленькая девочка или мальчик первый раз посмотрят спектакль, который идет там 20 лет, разве для них это будет нафталин? Нет. У театра каждый день вырастает новый зритель. И только специалисты могут, бесплатно ходя по театрам и наевшись этого искусства до отвала, рассуждать: это ново, это старо, это нужно, это нет. Но, слава Богу, театр все-таки не только для них — он для зрителя. Поэтому театр жив и будет жить.
Актер Виктор Сухоруков (император Домициан) (в центре) в сцене из спектакля «Римская комедия (Дион)» в Театре имени Моссовета / Фото: ТАСС/Прокофьев Вячеслав
А из Моссовета — да, я ушел совсем недавно. Был ведущим мастером сцены, у меня было пять главных ролей, по 14 спектаклей в месяц — аншлаги. Но так сложилось.
— Существует ли театр, в котором вы бы хотели служить?
— Для меня все театры хороши. Только одна печаль — я их не все видел и не во всех был, и вот это меня мучает. А какой бы я для себя выбрал? Да любой. Лишь бы я был интересен режиссеру.
Вот Римас Туминас воскликнул: «Оставайся, и мы тебе устроим праздник в Театре Вахтангова!» Я ему говорю: «Римас Владимирович, да театр-то есть, ему вот-вот 100 лет стукнет в ноябре, а мне режиссер нужен. Лидер, хозяин, человек, который возьмет меня, как глину какую-то, и начнет либо по стене лупить, либо сапогом топтать, но — сочинять из меня историю, которая понадобится публике. И директору, конечно».
А режиссера надо выращивать. Вот простая аналогия: у всех нас есть квартира, обстановка, какие-то семейные традиции. Наши дети вырастают, уезжают, обустраивают дом по-своему. Возможно, даже наперекор нам. Может, это будет совсем другая квартира. Но общая кровеносная система всё равно останется. Ребенок позвонит и скажет: «Мам, а я тут вот это сделал. Как ты думаешь?» И всё. Главное, чтобы была жизнь, дыхание. То же и в театре.
СПРАВКА «ИЗВЕСТИЙ»
Виктор Сухоруков — советский и российский актер театра, кино и дубляжа. Народный артист РФ. Родился 10 ноября 1951 года в городе Орехово-Зуево Московской области. Учился в ГИТИСе на курсе Всеволода Остальского. По окончании ГИТИСа по приглашению Петра Фоменко уехал в Ленинград, поступил в Театр комедии им. Н.П. Акимова. Самые известные роли в кино — в фильмах «Брат» и «Брат-2» Алексея Балабанова, «Антикиллер» Егора Кончаловского, «Остров» Павла Лунгина, «Бедный, бедный Павел» Виталия Мельникова, «Рай» Андрея Кончаловского, в сериале «Бандитский Петербург». Сыграл множество ролей в ведущих театрах Москвы и Петербурга. Неоднократный лауреат премий «Ника», «Золотой орел», кавалер ордена Почета и ордена Дружбы. В Орехово-Зуево ему установлен памятник.
Дарья Ефремова
Заглавное фото: ИЗВЕСТИЯ/Андрей Эрштрем